"Красота спасет мир"
– Идиоты! – Николай Петрович влетел в ничейный кабинет, который ушлые научные сотрудники переоборудовали под импровизированный кафетерий. – Торгаши чёртовы! Я им предлагаю новое слово в космических перелётах, эру дальнего космоса! А они мне? «Сможет ли ваша теория окупиться в течение пяти лет»? Пяти лет!?
Учёные отреагировали на не самую подходящую для старшего научного сотрудника лексику с философским спокойствием: слухи о том, что кто-то из отдела теоретической физики отправился выпрашивать грант на организацию сотрудничества с практиками и эксперимента, подтверждающего какую-то очередную промывную теорию, ходили уже неделю.
– Я читала ваше исследование. Оно прекрасное, просто прекрасное. Я не пытаюсь вам польстить, но это действительно может стать переворотом в современной науке, – откликнулась на эту яростную речь Дита Цитак, тихая, отстраненная дама, доктор наук, лет шесть назад переехавшая откуда-то с югов, чтобы работать в их институте. И вот уже шесть лет каждый год Николай Петрович слушал теории аспирантов, что Диту, конечно же, назвали в честь Диты фон Тиз – и каждый год ждал, кто же первым догадается прикинуть, в каком году родилась их заведующая кафедры, а в каком – звезда бурлеска стала популярной.
– Возможно, я смогу вам помочь? – предложила Дита.
– У вас есть связи в грантовых комитетах? – скептически переспросил Николай Петрович.
– Нет, но я могла бы сходить с вами. Знаете, как-то повлиять, – смущённо опустила взгляд его собеседница.
Николай Петрович только хмыкнул. Ему хватило такта не высказывать своего мнения о совсем невыразительном, ненакрашенном лице женщины, о заметной горбинке на её носу, и особенно об её уныло-песочном брючном костюме.
– Деточка моя, вы, конечно, очаровательны, – спас его Семён Аристархович, руководитель научного отдела и бодрый дед, которому недавно исполнилось девяносто два, – Но, боюсь, наши чинуши куда больше ценят деньги, чем женскую красоту.
Николай Петрович подчеркнуто-согласно закивал.
– Может быть, я продемонстрирую вам свою идею? Только, пожалуйста, поставьте чашки на стол.
Дождавшись, пока все кивнут, Дита торопливо покопалась в сумочке, обернула вокруг талии тонкий блестящий пояс: сверкающие подвески как-то нелепо легли поверх строгого пиджака. Николай Петрович даже задумался, не сказать ли Дите о том, что её попытки украсить себя скорее смешны, чем эротичны. Он открыл уже рот – и вдруг понял, что перед ним стоит самая красивая женщина на свете. Плавным движением она распустила тугой пучок, и золотая волна ринулась вниз, окутывая удивительно женственную, идеальную фигуру драгоценной рамой. Николай Петрович никогда не думал, что вообще способен сравнить что-либо с драгоценной рамой. Но перед ним стояла Дита. Перед ним стояла Она. Женщина, которую он боготворил так же сильно, как и желал. Наверное, он выглядел смешно, задыхающийся в своём вожделении, потому что Дита рассмеялась, звонко и нежно. Николай Петрович почувствовал, как этот смех – идеальный, самый прекрасный, – эхом отразился в глубине его черепной коробки, в которой будто бы ничего не осталось кроме этого мелодичного звука. Ни идей, ни целей, ни формул, ни обиды на грантовую систему Российской Федерации. Ничего. Всё, чего он мучительно жаждал, – это прижаться к белоснежной, на вид нежной коже Диты, и при этом с гневом встречал саму мысль о том, что кто-то – даже он сам – посмеет осквернить Её своим касанием.
– Встаньте, – величественно приказала Дита. Николай Петрович с готовностью вскочил, радость затопила его сознание, ведь Она обратилась к нему, Она нуждается в нём. Вокруг заскрежетали стулья. Справа раздался грохот, но Николай Петрович не повернул голову, чтобы узнал, кто же уронил свой стул. Никто во всём мире не мог быть важнее и интереснее, чем Она.
– Докажите мне свою любовь, несите мне свои дары! – Дита царственно вскинула подбородок, Николай Петрович понял, что такой горделивый, несколько презрительный вид только ещё больше красит Её. Со всех сторон послышались шорохи.
Дита окинула кабинет печальным взглядом и расстегнула пряжку. Пояс с оглушительным грохотом рухнул на пол. Николай Петрович понял, что сжимает в одной руке кошелек, а в другой – распечатки своего исследования. Дита чуть виновато улыбнулась ему и несколько неуклюжим движением собрала волосы в небрежный пучок. Николай Петрович наконец-то завертел головой. Вокруг стояли его коллеги, все ошарашенные, тяжело дышащие, с дарами в руках. Женщины – кроме Алины Геннадьевны – выглядели куда более удивлёнными, чем мужчины. Алина Геннадьевна щурилась, будто поняла что-то важное. Аспирант Игорь начал было громко возмущаться, упоминая меркантильность и почему-то свободу слова. Его одернул Семён Аристархович, который выглядел до неприличия счастливым.
– Дита… – начал было Николай Петрович, но теперь, когда его мысли больше не ощущались теплым сладким киселём, ему в голову пришла гениальная в своём безумии догадка. – Афродита?
Дита кивнула, улыбаясь одними глазами. Николай Петрович сглотнул, он не мог сказать, рад ли он, что его догадка подтвердилась.
– Но почему здесь? – только и смог выдавить Николай Петрович. – Почему не в каком-нибудь институте культуры? Там поэты, лирика, любовь…
– Да какая там у поэтов любовь! – с хулиганской усмешкой перебил его Семён Аристархович. – Так, шашни.
– И всё же, – настойчиво продолжил Николай Петрович, – вы же богиня…
– Любви и красоты, – продолжила Дита так, будто это всё объясняло.
– «Математика заключает в себе не только истину, но и высочайшую красоту – красоту холодную и строгую, подобную красоте скульптуры». Бертран Рассел, – с ноткой самолюбования вклинился Игорь. Николай Петрович нахмурился. Для него жонглирование цитатами находилось где-то между идолопоклонничеством и манкированием настоящим образованием. Но в самих словах что-то было. Будучи в здравом уме – не затуманенном волшебством Афродиты – Николай Петрович не смог бы назвать что-то, что казалось бы ему прекраснее и элегантней его смелой теории и доказывающих её вычислений. Как не смог бы найти и то, что вызывало бы в нём большую страсть.
– Но постойте, почему вы всё же здесь? – с ощутимым ударением на последнем слове присоединилась к разговору Алина Геннадьевна. В ответ на непонимающие и даже насмешливые взгляды она пояснила. – Здесь, ну, в России. У нас же, вроде как свои э-э-э мифологические персонажи есть, – уже тише добавила Алина Геннадьевна.
– Вы про Ладу Родомировну? – с лёгкой улыбкой отозвала Афродита. – А вы думаете, по чьему приглашению я здесь?
«Кафетерий» погрузился в задумчивое молчание: каждый пытался разглядеть в коллегах затаившихся божеств. Николай Петрович отмер первым, чертыхнулся, размашисто дописал в лист с копией заявки «Д.Цитак», бросил напоследок: «Выставим Венеру против Маммона», и вылетел за дверь – согласовывать.
***
На обзорной палубе тихо играла нежная мелодия. Сине-зелёная планета медленно вплыла в иллюминатор. Дита затаила дыхание, впитывая эту невыносимую красоту, насыщая ей саму свою сущность. Kepler-277b была прекрасна. Круизный корабль должен был облететь вокруг мегаземли – на поверхности пока работали исследователи, туристические спуски обещали открыть лишь через пару лет – а затем совершить обратный скачок. И Дита не планировала отходить от иллюминатора.
– Папа, это она! – взрезал расслабленную атмосферу детский голос. И к Дите ринулась девочка с тёмно-синим бантом и горящими глазами.
– Простите нас, – выдохнул еле догнавший её молодой мужчина. – Она просто обожает астрономию. Знаете, такой возраст, кто-то всех динозавров наизусть знает, а мы вот…
Девочка нервно подпрыгнула, открыла рот, чтобы что-то спросить, но засмущалась и начала кривляться.
– Вы не сфотографируетесь с нами? – истолковал смущение девочки отец. – У неё просто ваш портрет на стене висит, ну, не только ваш, всей исследовательской команды.
Дита присела и обняла девочку для хорошего кадра. Потом расписалась в милом блокноте со звездным небом на обложке. И напоследок с серьёзным лицом пожала маленькой поклоннице руку.
– Спасибо, – тихо сказал ей мужчина. – Не только за фото. За всё. За вот это. Всего семь лет прошло – и такие перемены.
Он обвёл рукой вокруг себя – указывая на корабль.
– Всей научной команде, – пояснил он, а потом спохватился. – И вам тоже, конечно.
– Я просто делаю свою работу, – так же тихо ответила Дита.
